Ну, я так и не засела ни за что. Я посмотрела зато "Ва-Банк" на польском. Не для миня кинцо, да. Зато музыка там очень и очень хорошая, я прямо кайфовала, сидела и покачивалась на стуле ей в такт.
У З. снова загоны, я со своей помощью снова не в тему, поэтому свалил из чата.
Первого числа у нас полгода. Поэтому я решил заранее начать готовить небольшой подарок. Взял у неё - ничего не подозревающей - 6 слов, и теперь пишу по Оллексу мини-зарисовки. Сейчас вот одну написал на слово "память". И очень-очень хочется поделиться с ней, но нельзя, а то потом нечего выкладывать будет, сюрприз же это всё же. Так что выложу сюда. И Тимоше, может, скину, потому что очень хочется знать, понравится ли. Ей, думаю, понравится.
и мне только что сказали заткнуться. вау. наконец-то. я так ждала, когда же это произойдёт. и вот.Фандом: ориджинал (ролевая группа Rabbitt Hollow)
Пейринг: Оллекс
Рейтинг: PG-13 (там просто встречается один или два грубых мата)
Жанр: ангст, наверное
“Память — если не гранит --
одуванчик сохранит.
Так любовь уходит прочь.
Навсегда. В чужую ночь.
Прерывая крик, слова.
Став незримой, хоть жива.”
И. Бродский
ПАМЯТЬ
ПАМЯТЬ
Они ненавидят её. Оба. Люто.
Ненавидят до скрипа зубов, до сжатых до боли челюстей, до сбитых костяшек пальцев.
Ненавидят так, вновь и вновь обращаясь к ней, что её мерзкие отродья -- яркие и полные жизни воспоминания -- всё крепче оседают в их мыслях, сплетаются своими корнями, обрекая на, кажется, вечные мучения, самокопания, попытки сбежать от самих себя, что были когда-то вместе в реальности, а теперь -- лишь здесь, в черепной коробке, да на жалких фотографиях, на которые тошно и больно смотреть.
Алекс начинает ненавидеть свою память уже в тот момент, как захлопывает дверь небольшой окутанной мраком ночи комнаты, в которой он минутой ранее застал изменяющего ему любовника. “Это конец” -- настойчиво лезет ему в голову одна и та же мысль. Окончательный, бесповоротный, безысходный. Он вылетает из квартиры, полной ни на кого, кроме себя, не обращающих внимания людей, злобно распахивая двери, не дожидаясь лифта, бегом спускаясь по лестнице, вываливаясь из подъезда со злобным рыком, распугивая ничего не подозревающих прохожих. Образы сливаются в его мыслях: прижавшийся к стене в тёмной спальне Монтегью, пятернёй сжимающий волосы какого-то уёбка, и Монтегью, так сильно жаждущий затащить его на эту вечеринку; Монтегью, выдыхающий сквозь зубы, которого он видит со стороны, заходя по наводке приятеля в комнату, и Монтегью, глядящий на него мутными от желания глазами сверху вниз; Монтегью, выплёвывающий “Алекс, блять, нет, стой”, и Монтегью, пошло предлагающий ему выпить на брудершафт на памятной вечеринке год назад. Но ненависть к уже бывшему любовнику слишком сильна, чтобы пересилить ненависть к самому себе, своей глупости, слабости и невозможности выбросить все эти беззвучные картины из своей головы, что и невозможно сейчас.
Алекс сдаётся перед ней, сдаётся в очередной раз, когда электричка из Эдинбурга мчит в сторону Лондона, увозя его как можно дальше от родного города, от семьи, от стремлений, обещаний, от него. Он едет целый день, уткнувшись головой в трясущуюся от хода поезда по рельсам стену, разглядывает пейзажи за окном, выходя на редких остановках, чтобы размять затёкшие мышцы. И всё это время он вспоминает. Позволяет всё ещё ощутимо тёплым и будоражащим образам заполнить его, унести с собой в прошлое -- беззаботное, счастливое, некогда такое естественное, принимавшееся как данное. Он едет целый день, вспоминая каникулы в Испании, первую ночь, вечеринку, совместный семейный поход, завершившийся сном под звёздным небом в компании комаров, тогда так услуживших Одуванчику. С горестью и тоской он вспоминает черты лица, детали татуировок, фирменные фразочки, похабные шутки, прикосновения, объятия, вздохи и стоны. Рука сама лезет в карман за телефоном, на котором в одной из папок всё так же хранятся его фотографии: когда злился, забыл удалить, а потом -- рука не поднялась. Знал, что будет сожалеть. Решил подождать, пока станет всё равно, когда надо будет двигаться дальше, даже если он не будет этого хотеть. Серые глаза, прищуренные из-за широкой улыбки, длинные пальцы, взъерошенные волосы, торчащая из-под одеяла татуированная рука. На случайно снятом видео их обладатель сперва смеётся, утыкаясь лицом в подушку, а потом на камеру говорит, что он хочет с ним сделать. Заунывный саундтрек в наушниках включён специально: чтоб не отпустило. Алекс думает, что, чем быстрее он проиграет своей памяти, чем быстрее она увидит, что он мёртв, тем быстрее оставит его. Хотя он этого пока что и не хочет. Цепляется сам за неё -- ещё живую, ещё почти осязаемую, почти реальную.
Алекс ненадолго теряет её, она покидает его то на короткие промежутки времени, длинной в один день или неделю, то на более продолжительные, полностью посвящённые тяжёлой учёбе в столице, нет-нет, да возвращаясь и напоминая о себе какими-то мелочами, самыми обыкновенными, обыденными вещами, встречающимися ему на пути почти что каждый день. И когда он не завален работой, конспектами, учебниками и практическими материалами, и когда ему хватает времени, чтобы обращать внимание на все эти детали и мелочи, она возвращается тихой поступью и ложится рядом с ним, заставляя ночи напролёт пялиться в белый потолок съёмной квартиры, слушая проезжающие под окном машины и автобусы и принимать её, позволять вновь заполнить собой всего его, целиком, без остатка.
Алекс вновь встречает её, заведомо зная, что она придёт, не пропустит такой праздник, такое торжество, когда впервые оказывается в постели не с ним. Когда впервые допускает мысль об этом. Он даже ждёт её, и она не обманывает его ожиданий, появляясь ровно в тот момент, как его губы касаются чужих, заставляя сравнивать, вспоминать, жалеть. Она уходит ровно в тот момент, как эта мимолётная ошибка, попытка понять, закончились ли они спустя почти полтора года, как всё кончилось, остаётся в прошлом с разбитыми мечтами и чувством ненужности в жизни того, кому так хотелось понравиться. Да разве же смог бы он вытеснить из души и сердца его того, кто был дорог когда-то, как самое ценное -- нет. Бесценное.
Алекс забывает её, изредка встречая где-то на улице, теряет из виду, лишь порой натыкаясь на её следы в телефонных разговорах с семьёй и друзьями. И эти мелочи уже не тяготят его, он не позволяет. Он окреп, оброс бронёй, вырос из нелепых обид и думает про настоящее и будущее, про работу и семью, про красивую девушку, с которой его познакомил Чарли на одной из вечеринок его друзей, и с которой он скоро съедется. И лишь изредка, оставаясь один на один с собой, он снимает ещё пока блестящие латы, откладывает в сторону меч со щитом, снимает шлем, открываясь памяти -- тем её отрывкам и моментам, которые он сам выбрал. И в такие моменты он позволяет себе улыбнуться, потому что плохое он решает оставить позади, а хорошее -- удержать при себе. А хорошего было много, очень много, и он не может просто так это отрицать. В такие моменты он любит память, но он уже не хочет принимать тот факт, что всё ещё любит того, кто в ней живёт. Теперь он считает это прошлым -- недосягаемым и… просто прошлым, в общем.
Алекс добровольно зовёт её, кричит, просит прийти к нему, когда заводит разговор с милой-милой Джоанной о том, кого ей никогда не заменить. Они сидят втроём на мягком диване в гостиной съёмной квартиры, где живут вместе последний месяц, обнимаются и разговаривают, разговаривают, разговаривают. С середины дня и до глубокой ночи. Память всё время с ним, поддерживает, подбрасывает темы, которые он забыл упомянуть, указывает на важные детали повествования, что нежелательно упускать из виду. И он слушается её, пересказывает её слова девушке, что сидит и понимающе кивает головой, ободряюще гладит его по спине и плечам, обнимает, и он делает то же самое в ответ, благодаря её за всё, а сам незаметно для неё оборачивается к сидящей и наблюдающей за ними грустными глазами памяти, прося напомнить объятия того, чьи руки были забиты татуировками.
Алекс понимает, что новая встреча с ней неизбежна, когда ему сообщают о поездке в родной город, о ждущей его там тяжёлой работе, что займёт кучу времени и непременно -- он уверен -- приведёт его к столкновению с ним. Он даже не может понять: чувствует ли это нутром или просто хочет этого. Последний вариант вызывает в нём волну противоречия, старую обиду, было похороненную года полтора назад, и желание поскорее разобраться с делом и уехать обратно в Лондон. Но в этот раз он ошибается: память не успевает, её опережает сам Монтегью собственной персоной -- лощёной, пафосной, дерзкой, встречающей его в клубе так, словно бы они просто не виделись очень долго и не было громкой ссоры, измены и предшествующей всему этому ругани.
Алекс проклинает её, лёжа ночью в постели и полностью отдаваясь ей. Ему нужно думать о деле, ведь новая жертва на подходе, а в голове и душе лишь смятение и противоречия, да мысли о нём: старая заскорузлая обида всё никак не хочет отступать, сомнения поддерживают её в этой борьбе с чувствами, окончательно запутывая.
Они благодарят её. Оба. Искренне.
За сохранённые чувства, образы, картинки, ароматы, ощущения, поцелуи, слова, улыбки, взгляды, за возможность, оказавшись наедине, так близко друг к другу, так долгожданно рядом и вместе, сравнить и заполнить её чем-то новым. А она, спокойно улыбаясь, наконец-то может уйти в тень и отдохнуть, насладиться покоем и душевным умиротворением и гармонией этих двух сердец.
